"Если Вы желаете поделиться своими воспоминаниями, присылайте свои фотографии (*.jpg) и воспоминания (*.txt)
на e-mail ПЕРВОЙ !"
Drey16@yandex.ru
Воспоминания Дайсудова
Якова
Шлемовича
Родился первого октября (а, возможно, и 15 сентября) 1921 года в городе Бобруйске, который находится к юго-востоку от Минска. Старший брат (старше на один год и 3 месяца) заботился обо мне. Я часто с ним боролся и на людях всегда побеждал, но прекрасно знал, что он сильнее меня.
Летом лазали по садам за яблоками, переплывали знаменитую Березину (я на спине у брата). Но в 1928 году в возрасте 37 лет умер отец, а матери мы и не помнили. Так с братом мы оказались в детдоме. В нём проучился до 4-го класса, а в 5-ом поехал к брату в Могилёв в коммуну. Но через год коммуну распустили, и я вернулся в детдом.
Любимым увлечением в школьные годы были занятия в театральном кружке при Дворце пионеров. Иногда участвовал в спектаклях, которые проходили в городском театре. После 7-го класса поехал с другом поступать в Харьковский машиностроительный техникум на технолога по холодной обработке металлов. Но в 1940-ом году правительство отменило в техникумах стипендию и пришлось оставить учёбу.
Послал заявление в Киевскую киноактёрскую студию и впоследствии получил уведомление, что принят, но за это время поступил 20 июня 1941 года в Ленинградское военное училище инструментальной разведки (на техника-лейтенанта прожекторной службы). После зачисления в училище уехал на отдых в Могилёв, где ещё раньше познакомился со своей будущей женой, Софьей Григорьевной, которая работала бухгалтером.
Приехав к ней, узнал, что началась война. Вначале помогал эвакуировать детдом, а затем вернулся в училище, которое летом находилось в лагере около Красного Села. В конце сентября, буквально за день до блокады Ленинграда перевели нас в Омск. В училищах и тогда тоже были нарушения уставов и, когда я дважды не подчинился командиру, чувствуя явную несправедливость, решено было исключить меня из комсомола. Но на комсомольском собрании, пользуясь знанием уставов, удалось доказать всю несостоятельность обвинений ко мне со стороны бюро комсомола. Под общий смех исключение провалилось.
В 1942 году закончил училище зенитчиком и с другими курсантами был отправлен в Уфу. Там нас распределили кого в Ленинград (одна вакансия), кого на Дальний Восток, а меня и ещё 14 ребят в Сталинград. Был смешной случай, когда парень, плохо представляющий положение на фронте, попросился с нами в Сталинград. Мы ему объяснили, что вряд ли он будет объедаться там дынями, но переиграть своё прошение ему уже не дали.
До Сталинграда пришлось добираться на попутных поездах и машинах. Когда добрались до рукава Волги Ахтубы, пришлось сколачивать плот и переправляться на нём. Подойдя к левому берегу Волги, попали по немецкий обстрел, и вдруг с противоположного берега отчалил в нашу сторону катер. Нас перевезли и, как оказалось, по ошибке. Командир полка ждал из госпиталя пятерых своих лейтенантов и, увидев в бинокль на берегу нас, решил, что это они.
Мы двинулись в центр города в штаб. На знаменитом тракторном заводе попали опять под обстрел и пришлось заночевать в закрытой траншее. На следующий день встретили танкистов, которые угостили вкуснейшим пивом из деревянного бочонка, а закусили помидорами, которые нашли на заброшенном поле, хлеба уже не было.
В пустом городе из репродукторов звучала музыка, а дома стояли без стёкол и крыш. Поэтому решили, что штаб
можно найти по целой крыше, так его и нашли. Затем попали в батальон, где нас накормили (а голодали уже не первый день) и дали по взводу (три отделения из 17 человек).
Офицерам платили зарплату вначале 600, затем 900 рублей. Когда началась война, я договорился с Софьей Григорьевной, что впишу её в документы, как свою жену, хотя ещё и до поцелуев дело не дошло. Но это позволило отсылать мне ей с фронта две трети своей зарплаты. Она работала в то время старшим бухгалтером на подшипниковом заводе в Куйбышеве и получала 800 рублей.
На фронте были и курьёзные случаи. 7 ноября по репродукторам стали на немецком языке агитировать немцев сложить оружие, а наш командир, не разобравшись, объявил тревогу, думая, что наступают немецкие танки (при наступлении танков из одного из них шла агитация уже наших солдат).
А 1-го января 1943 года, когда я принёс в землянку водку отметить Новый год, над нами стал пролетать «Хенкель» с продуктами для окружённого Паульса. Выскочив из землянки, я дал очередь из спаренных пулемётов и попал в хвост. За подбитый самолёт в первый день нового года полагался орден
и не только тому, кто сбил самолёт.
Но вначале посчитали, что это сделал наводчик соседнего взвода, затем наводчик моего взвода, но соседнего отделения (хотя по траектории попадания определить, кто попал, не составляет труда). Закончилась эта эпопея с неоднократными изменениями только медалью «За отвагу» моему наводчику. Мы, конечно, это дело отметили.
Солдатам выдавали на 10 дней 100 грамм водки, а офицерам - 3 литра на месяц. Ещё выдавали солдатам на 10 дней 100 грамм лёгкого табака и 100 грамм махорки. А офицерам на 10 дней давали 250 грамм лёгкого табака или 10 пачек папирос.
В феврале 1943 года попал вначале под Белую Калитву, а затем в Таганрог, где сформировали полк, с
которым дошёл до Кракова в 1944-ом.
В Кракове защищал аэродром и, однажды, напросился к знакомому лётчику на вылет в качестве стрелка-радиста. Благополучно вернулись с задания, хотя левая сторона фюзеляжа после обстрела стала напоминать дуршлаг, но за самовольство дали 10 суток ареста. Окончание войны застал в Кракове.
Когда началась переаттестация командирского состава, специально провалил все экзамены, чтобы быстрее демобилизоваться. Но командование решило осудить за саботаж. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Когда меня отправили во Львов для дальнейших указаний, там погиб от пуль бендеровцев заместитель командующего Украинского
фронта. Стало не до меня.
А 5 декабря 1945 года уже в Куйбышеве мы с Софьей Григорьевной сыграли свадьбу, через год родился сын Григорий. Жилось не сладко. Карточки отменили, видимо, в 1948 году, а так учителю в день полагалось 500 грамм хлеба, пенсионеру - 250... Про норму учителя я помню, потому что до войны окончил одногодичные курсы по подготовке учителей русского и белорусского языков. Поэтому в Куйбышеве, куда я приехал к Софье, стал военруком в школе.
В 1947 году поступил на заочное отделение математики в педагогический институт и стал учителем математики в ремесленном училище. Закончив институт в 1952 году приехал с семьёй в Пушкин к родственникам жены и нашёл работу в трёхгодичной агрономической школе учителем математики и физики в посёлке Кикерено Волосовского района. Через три года школу расформировали, и с 1955 года
стал школьным инспектором Гатчинского роно.
Жили мы тогда в классе Высокоключевой школы в посёлке Суйда. Как-то на Всероссийских курсах инспекторов в начале 1957 года узнал от ростовских коллег, что у них работает учителем физкультуры некто Дайсудов. Так через 20 лет поисков нашёл родного брата. В том же 57-ом году по предложению директора Лаврова перевелся в Коммунаровскую школу завучем и учителем математики и русского языка.
Вначале жили в директорской квартире при школе, а в 1963 году получил 2-х комнатную квартиру на Комсомоле и обменял её на нынешнюю квартиру на Коммунаре. В 1980-ом году ушёл на пенсию, но ещё долго продолжал работать лектором-международником в обществе «Знание» (15 лет был председателем этого общества на
Коммунаре).
1 июня 2000 года умерла Софья Григорьевна, с которой прожил 55 лет. Она до 1975-го года работала в школьной библиотеке и организовала кружок школьных лекторов, который знали во всём районе. Сын в 1976 году женился и переехал в Ригу, но с развалом СССР начались проблемы с работой и, в 1999 году переехал с семьёй (жена и двое детей) в Германию. Уже были готовы все документы и на мой отъезд, но что-то держит меня в Коммунаре...
